В девятнадцатом веке это родилось. В сороковых-пятидесятых это стало тенденцией, в восьмидесятых оставалось общепринятым мнением, а сейчас забыто и даже не воспринимается как нечто серьёзное. Тем не менее, именно это может нас всех погубить теперь.

Я о человечности. Не о той её форме, которая сейчас зовётся гуманизмом или общечеловеческими ценностями, а о нормальной человечности, логичной и основанной на здравом смысле. О бессознательном знании, когда насилие необходимо и в каких пределах его следует применять.

Логика просвещённого человека былых времён проста - дикарь слаб (оружием ли, способностью ли к мышлению), оттого дикарь боится, и свою слабость и трусость компенсирует жестокостью. Дикарь исподтишка убивает врага, потому что победа даётся ему трудно и с заранее неизвестным результатом, а выживший враг может отомстить. Цивилизованный человек силён. Он может за несколько лет построить цивилизацию на голом месте из подручных материалов, используя знания, опыт и смекалку. Цивилизованный человек великодушен - он сможет в открытом бою победить недалёкого врага столько раз, сколько тот нападёт на него, потому никогда никого не убивает без особой необходимости. Он относится к варвару как к ребёнку, которого можно стукнуть, чтобы преподать урок, можно напугать, чтобы не лез, но не нужно калечить и убивать. Напротив, дикаря надо поднять до своего уровня, подобно тому, как ребёнок, вырастая, поднимается до уровня взрослого. Грань между уроком и убийством чётко прослеживалась, а умение дозировать насилие считалось одним из обязательных признаков цивилизованности. Постепенно такое цивилизованное отношение было перенесено и на своих, но не столь цивилизованных, граждан - на преступников, например (см. "Приключения Шурика"). За рамки дозволенного переходили настолько редко, что государство не вмешивалось и даже поощряло размеренное вековыми традициями рукоприкладство. К тому же, вместо рукоприкладства дело чаще всего заканчивалось словесной перепалкой. Обычным исходом схватки было то, что противники, доказав друг другу и самим себе своё цивилизованное бесстрашие, расходились довольными или вовсе становились друзьями.

В середине двадцатого века, в разгар войн и революций, официально считалось, что прогресс в конечном итоге естественным путём сделает всех людей добрее и справедливее, а человечество сможет победить войну и прийти к полному взаимопониманию. В это верили даже правители. Сталин после войны давал настоящим власовцам и полицаям меньшие сроки, чем своим врагам до неё. Фидель Кастро не занимался развешиванием оппонентов по обочинам, он прощал и отпускал сдававшихся. Последующие режимы вплоть до семидесятых годов предпочитали прогонять диссидентов, а не уничтожать их.

К шестидесятым сформировалась философия позитивного ненасилия, охватившая весь мир. Мода на неё быстро прошла, но адепты этой философии проникли во все сферы общества, включая такие, где без насилия невозможно обойтись в принципе - вроде воспитания детей и школьного обучения. Чем более мирными в своих теориях становились философы, тем больше насилия проявляли простые люди. Тот, кто рос, не видя насилия и крови даже по телевизору, кто был обучен в лучших европейских университетах, кого не пороли дома и не давали линейкой по рукам в школе, начинали, придя к власти, отдавать жуткие приказы. Пример тому - Билл Клинтон, участник антивоенных демонстраций шестидесятых, разбомбивший сербов в конце девяностых. Возможно, эти люди просто не могли представить себе, к чему приводят их приказы. Они никогда не получали сдачи и не понимали, что это такое. Это было поколение, утратившее грань, а с нею - и понятие о мере наказания. Но и оно как-то продержалось.

Сейчас детей вообще не бьют. Школьников тоже. Даже оценки кое-где ставить перестали. Официальным мнением стало столь сильное неприятие насилия, что даже хипаны шестидесятых, послушав нынешних гуманистов, решили бы, что они совсем свихнулись. Один из признаков - адаптация сказок. Я не знаю, кому первому пришло в голову переписывать сказки, но этот человек точно был ненормален. Нормальная сказка учит задавать вопросы, взвешивать суждения и следовать здравому смыслу, адаптированная - даёт готовые ответы, всё разжёвывает и делает идиотом. Задачей гипергуманистов было создание тепличных условий для выращивания абсолютно несклонного к насилию человека, но вместо этого они вырастили дикаря с соответствующим отношением к жизни.

Да, такой человек не склонен к насилию, как не склонны к нему были дикари из первобытных племён по отношению к своим соплеменникам, но это продолжается до тех пор, пока не будет нарушено одно из множества табу или пока не переполнится чаша терпения. Тот, кто не был в детстве драчуном и не получал сдачи, не способен оценивать урон от своих поступков. Он предпочтёт уничтожить противника до боя, нанести превентивный удар. Оппонент для человека, воспитанного гипергуманистами, не ребёнок и не впавший в заблуждение друг. Оппонент для него враг – чужой, опасный, непредсказуемый! А для борьбы с врагом хороши все средства, даже самые крайние.

К чему это может привести, мы пока можем судить только по творчеству молодёжи (и по творчеству творящих для молодёжи), которое внезапно стало излишне кровавым. Сцены насилия, которые раньше встречались только у Макса Фармера и Чака Паланика, гуляют по страницам произведений для поколения детей, выросших на телепузиках. Оговорюсь, что я оторван от настоящей суровой реальности и не очень-то стремлюсь к ней приближаться. Это только наблюдения, и, по большей мере, литературно-художественные. В произведениях двадцатилетней давности главные герои не были чужды рукоприкладству, но занимались прогрессизмом и улучшением, или просто вписывались в мир жили в нём. Теперь они заняты в основном геноцидами, холокостами и прочими кровавыми масякрами, приводящими к ещё более геноцидогенным ситуациям в следующих эпизодах.

Прорвётся ли это насилие в реальный мир? Будут ли молодые вожди столь же хтонически-беспощадны, как их кумиры? Не знаю.

К счастью, семья из трёх поколений ещё не совсем исчезла, и дед иногда способен утихомирить внука. К счастью, компьютерные игры становятся всё более реальными, и ребёнок, ни разу не получавший сдачи в жизни, получает её изредка в виртуальном мире. Для начала века этого хватало. Но сейчас этого может оказаться недостаточно.

Если выглянуть из-за монитора, мы увидим на наших улицах представителей ближневосточной, исламской культуры, более молодой и агрессивной, стоящей сейчас на уровне развития европейской культуры эпохи крестовых походов. Непротивление чуждо ей. Она беспощадна к врагам и не скрывает этого. Её дети умеют драться, но ещё не умеют прощать врагов и дозировать рукоприкладство. Её взрослые живут по принципу "один за всех и все за одного", а не по закону джунглей. Дети, воспитанные гипергуманистами, ничего не могут противопоставить детям ислама, кроме полного непротивления (которому их учат взрослые) или безудержного насилия (к которому их зовут инстинкты дикаря). И то, и другое, ведёт западную культуру по пути нынешних малых народов севера или американских индейцев.

Стремясь к большей человечности, чем можно себе позволить, мы (и общество, и государство) потеряли имеющуюся именно в тот момент, когда она стала наиболее необходима.